Письмо близкому другу о недавней несостоявшейся ссоре
Письмо близкому другу о недавней несостоявшейся ссоре
Дорогой мой!
Ты пишешь о мальчишке, который своими руками закопал на огороде расстреляных пришельцами маму и папу и ушёл в беспризорное бездомье, чтобы никогда больше не возвращаться ни к обугленным развалинам того приднестровского дома, ни к тому огороду, который сделался кладбищем. Ты пишешь о том, как этот мальчишка попадает в православный приют и говорит с батюшкой… И слышит речи о «территориальной целостности» и «мироправителях злобного века сего».
Если хочешь, чтобы было по правде… у меня ведь был когда-то такой разговор. Правда пацану было уже семнадцать, а это — не ребёнку объяснять. И всё-таки.
После его очередного конфликта со всеми жителями нашего дома, мы с ним сидели в командорской и пили чай. Молча. Только время от времени перебрасывались незначащими словами. И оба ждали, кто начнёт первым говорить серьёзные вещи. Наверное, естественно, что начал — как всегда — я.
Я спросил его о том, что он знает о каждом из ребят в СД по отдельности. И рассказывал, коротко и по существу.
У Алёшки с Серёгой папа и мама занимались небольшим бизнесом. В начале двяностых мастерскую сожгли, отца убили, квартиру забрали «за долги», мать пропала без вести. Это было не в Приднестровье, здесь это было.
У Витьки «Кобы» была своя двухкомнатная в коммуналке в центре города. Риелтеры пообещали его матери однокомнатную самостоятельную квартиру и достаточную доплату. Обманули и вместо однокомнатной оформили документы на развалку в селе. Мать попыталась защититься через прокуратуру. Риелтеры вроде пошли на мировую. Но, возвращаясь электричкой после одной из «мирных» встреч с ним, мать Витьки почувствовала себя плохо. Её сняли на ближайшей станции. До утра она не дожила: отравление неизвестным веществом.
Тринадцатилетний В. С. вернулся домой и застал свою маму убитой. Разбираться, что произошло, никто не стал. Похоронили её буквально через день. Валька бросил школу, пошёл таскать мешки на горбу, чтобы хоть как-то себя прокормить. За год из школы никто к нему не зашёл, не спросил, не поинтересовался. А к концу года в его хату вселились какие-то чужие люди (квартиру ему мы потом отстояли, — о.А.).
У А. К. мама случайно оказалась свидетелем каких-то дел наркомафии. Его спрятали. Её отравили.
У Д. Г. в свидетельстве о смерти матери написано «смерть, последовавшая вследствие отделения головы от туловища». Спрашивать его о маме — НЕЛЬЗЯ.
«Знаешь, — говорю ему, — почему тебе по сравнению с ними легче? Нет? Да потому что ты для самого себя решил, что знаешь, кому за своих убитых мстить. И знаешь, кого тебе ненавидеть. Ты ненавидишь всех молдаван. А поскольку всем молдаванам отомстить ты не можешь, потому мстишь всем чужим… А чужие — это вообще все. Потому что своих ты похоронил в Приднестровье… Только здесь одна ошибка выходит: ты за чужими не видишь своих — таких же как ты. Ты их не различаешь. А различить их легко. Знаешь как? Нет? Свои — рядом и вместе. Тех, кто рядом, достать легче, — и ты мстишь тем, кто рядом. И не замечаешь, что мстишь своим…»
Потом мы ещё помолчали, попили чаю. И он спросил: «Когда это началось?»
«О, это очень старая история! Было два брата — Каин и Авель… И с тех пор тянется цепочка: за Авеля отомстилось всемеро, за Каина — семь раз по семеро… а теперь счёт идёт на миллионы. И больше всего в этом мире нужны те, кто будут обрывать цепочку мести. Хочешь по настоящему отомститься за своих? Прекрати хотеть мстить…»
«Если я прекращу хотеть мстить, убивать от этого не перестанут, — со злостью сказал он. — Вы как будто не понимаете! Они пришли к нам во двор, они убили нас у нас в доме!» — «И что делать? Идти к ним в их дом, чтобы убить их в их доме?И тогда уже их дети похоронят своих и побредут по дорогам бездомной беспризорности. А потом вы все встретитесь здесь, в моём доме, в доме отца, — потому что окажетесь детьми одной судьбы. И начнёте здесь учиться тому, что все вы друг другу свои — выродки тех, кто поубивал друг друга… без обид, да?.. И у вас, когда вы встречаетесь в моём доме, есть только два варианта: можете истребить друг друга, можете выжить вместе.»
Вот такой был разговор, если вкратце. И не было в этом разговоре ничего ни о Ельцине, ни о Лебедеве с его «нейтральной» армией, ни о молдаванах, ни о хохлах, ни о москалях… Потому что это — совсем другая история. История о том, почему людям нужно жить среди своих и не переселяться туда, где чужие. А своё место начинается не там, где родился, а там, где упокоились все те, продолжением жизни которых ты являешься. Родина начинается не с роддома, а с семейного кладбища. А там, где нет Родины, там все — чужие. И жизнь будет постоянно обваливаться и обрываться в месть всех всем.
Я готов сделать всё для того, чтобы мой род — мой народ — жил на своей Родине так, чтобы чужие не вмешивались. Хочу жить среди своих так, чтобы мои правнуки прочитывали свою биографию, ухаживая за своими могилами на своих кладбищах в местах своего извечного обитания. И пусть горькие переселенцы имеют свои кладбища: прийдёт время, и они окажутся нашими общими. И для моих правнуков будет также важно сохранить старое еврейское или старое армянское, или старое католическое кладбище, как и своё православное.
И ни на одном из них мы не похороним «миротворцев», которые десантируются, чтобы принудить нас к миру в нашем общем доме, в котором мы ссоримся и миримся как свои.
Прошу тебя: будь осторожнее и трепетнее, и ты заметишь, что сердишься на тех, кто доступнее, на тех, кто рядом, — на своих. Создавая тем самым такой желанный прецедент для хищных миротворцев — для чужих.
Но более всего создавая прецедент для тех. кому в конечном итоге достанется — навсегда! — тот огород около разрушенного дома, на котором ты похоронил расстреляных своих. Ведь кто-то же хозяйничает в том огороде — на твоём семейном кладбище… И может быть даже продаёт и перепродаёт «сотки» твоей Родины…