С опозданием к 9 мая

Беседа с летчиком 41-го ГИАП, полковником запаса Д.А.Алексеевым.

Некоторые интересные моменты:

А.С. Когда и где вы родились, кто родители, где учились, как получилось стать летчиком?

Д.А. Зовут меня Алексеев Дмитрий Алексеевич, родился я 13 октября 1922 года, в большой крестьянской семье, в деревне Норбужье, Кимрского района, Тверской области.

А.С. Как вы считаете, ваша училищная подготовка была достаточной?

Д.А. Конечно, не достаточной. «Лавочкин» мы так по настоящему и не освоили. Я на первых боевых вылетах только об одном думал: «Как буду взлетать и как буду садиться?» Какой там воздушный бой? Дай Бог ведущего не потерять. Ориентироваться не умели, осматриваться в воздухе тоже. Стреляли мы кое-как. Одним словом, плохо мы были подготовлены.

А.С. А как обзор на земле?

Д.А. Очень плохо. Вперед – ничего не видно. Двигатель (двухрядная «звезда») всё закрывал. Слепые мы были на взлёте и посадке. Рулили – только «змейкой», что бы хоть что-то рассмотреть. Было очень много летных происшествий на земле и почти все по причине плохого обзора. То на автомобиль самолёт налетит, то на человека, всё было. Друг друга винтами рубили – ведущий притормозит, от курса слегка отклонится, ведомый его догоняет и пошёл лопастями рубить…

У нас в полку либо на взлёте, либо на посадке, либо на рулении и командир полка, и все командиры эскадрилий, и все командиры звеньев, и почти все рядовые летчики, самолеты «ломали». Бывало и не только «ломали», были и аварии. И я тоже этого не избежал – была авария при посадке.

А.С. Нет, я, конечно, знал, что в Советских ВВС аварийность была большой, но что настолько…

Д.А. Аварийность была запредельной.
Скажу больше, на земле попасть в аварию, на «ла-пятом» мог и самый опытный летчик.

А.С. Про особенности боя Ла-5 с истребителями и бомбардировщиками противника, что можете сказать?

Д.А. В воздушных боях я имел встречи только с истребителями – «мессершмидтом» Bf-109G и «фокке-вульфом» FW-190. Когда я начал летать, немецких бомбардировщиков уже не было. Единицы летали.

Немецкие самолёты-истребители были сильные. Скоростные, маневренные, прочные, с очень сильным вооружением (особенно «фоккер»). На пикировании они Ла-5 догоняли, пикированием они от нас и отрывались.

Если немцы в маневренный бой ввязывались, то дрались зло и умело. Немцы подготовлены хорошо были. Мы после училища, по сравнению с ними были «цыплятами-желторотиками». Если б не наши «старики», посбивали бы нас немцы сразу.

Очень любили немцы отстающих бить. Если отстал, схарчат обязательно. Я научился не отставать.

А.С. Какие потери были в эскадрилье?

Д.А. Вроде бы (не уверен точно) за всё время боевых действий наш полк потерял 67-мь летчиков только убитыми и пропавшими без вести (из них 12-ть Героев Советского Союза).

Но, сказать честно, в то время когда я служил, значительная часть потерь уже была не боевой. Гибли в основном от того, что бились на посадках, теряли ориентировку, по отказу двигателя. Ну и в боях тоже гибли.

В бою сбитых наших лётчиков я не видел, а вот летчиков (особенно молодых), побившихся на посадке или взлёте, я видел очень много. Всё-таки был Ла-5 не для слабого летчика, квалификация пилота, для полётов на Ла-5, должна была быть не ниже средней. Молодых, слабо подготовленных лётчиков Ла-5 «перебил», ой как, много. Я же говорил – аварийность была очень высокой.

А.С. У вас сбитые есть?

Д.А. Да, два сбитых за мной числятся.
Немного, но и ты пойми правильно. Летать я начал уже тогда когда немецких самолетов было мало. Выбили их здорово. Немецких бомбардировщиков не было совсем, одни истребители.

Потом, вот ещё что, я же ведомый. Я – щит, ведущий – меч. Ведущий атакует, я прикрываю. Поэтому в бою часто вижу как ведущий стреляет, а мне атаковать шанс даже и не представляется.

А.С. Пили на фронте много?

Д.А. Это было настоящей бедой. Пили и часто, и по многу. Сколько хороших летчиков по пьяному делу «пропало», не перечесть.

Вот взять моего первого ведущего Ванина. Классный летчик был, ас. Прошел Курскую дугу, имел за неё орден Красного знамени, был ранен (у него были деформированы пальцы на руке, но к полетам его допускали). Причем, ведь я его знал еще до того как попал в полк – он был командиром звена в нашем училище, и на фронт его отпустили только в 1942-м. И этот отличный летчик спился прямо на фронте. Утром он постоянно с похмелья, вечером постоянно пьяный. Стал на задания летать пьяным. Когда спохватились, а он уже «не просыхает». Отправили его в госпиталь, в Житомир и так до конца войны он в наш полк и не вернулся. Всё по госпиталям. Появился он в нашем полку уже после войны, когда мы уже базировались в Венгрии. Армию уже сокращали и из ВВС увольняли в запас даже физически здоровых летчиков, Ванину остаться «в кадрах» «не светило». Что с ним после войны стало? Не знаю.

Если всё, что наши летчики по «пьяной лавочке» творили, начать перечислять, книгу написать можно. Всего было «полной мерой» и лихости, и дурости, и мерзости. Да, именно мерзости. Как упьются, так перестают своих узнавать и начинается – оскорбления, драки, за оружие хватались… Таких связывали и держали связанными пока не протрезвеют. И я пил, но немного, только столько, что бы все эти «выкрутасы» более-менее спокойно воспринимать.

А.С. Много ли евреев было в полку?

Д.А. Лётчиков-евреев в нашем полку не было. В «братском» 88-м ГИАП был только один – Левитан, Герой Советского Союза между прочим. В своем полку он считался хитрецом (я с лётчиками разговаривал).

Скажу честно, лётчики к евреям не очень хорошо относились. И объясню почему. Взять, к примеру, меня. Сам я выходец их крестьянской семьи, жил в деревне, в которой вообще ни одного еврея не было. Уже учась в Индустриальном техникуме, я посмотрел кинофильм «Профессор Мамлок». Фильм про то, как Гитлер ненавистно относился к евреям. Знаешь, этот фильм вызвал у меня сильное сочувствие к евреям, что я действительно считал их несчастными людьми. Потом началась война, я оказался в училище и там пообщавшись, я увидел, что многие моего отношения к евреям не разделяют. Никаких серьезных антисемитских выходок, конечно, не было («разжигание национальной розни» – это, в те времена, было серьёзным обвинением, можно было на пару пятилеток «загреметь» запросто). Так, на уровне анекдотов, но было. Я тогда попробовал свою точку зрения «по защите евреев» отстоять, а мне и сказали: «Подожди, узнаешь «их» получше, сам в правоте наших слов убедишься».

И что ты думаешь? Началась война, и всё «подтвердилось» в точности. Как тыловая должность, так на ней обязательно еврей. Автолавки к нам приезжали – смотришь, «он». Если дивизионный или армейский ансамбль песни и пляски приедет с концертом, так певцы и танцоры в нем обязательно евреи. И видно, ведь танцевать не умеет, а танцует. Да и у нас в полку такие были, из младших авиаспециалистов. Как в самодеятельности участвовать – он первый, как на передовом аэродроме работать – хрен его найдёшь.

Хотя, был в нашем училище старшина отряда по фамилии Гольдберг. Отличный парень. Я его хорошо помню, щупленький такой. Он после училища попал в дивизию Покрышкина. И как-то так случилось, что завязался у них бой над самым аэродромом. Дело было в 1945-м, так этот Гольдберг сбил какого-то заслуженного немца, с крестами. Этот немец приземлился на парашюте, был пойман и попросил показать ему того, кто его сбил. Вот показали ему этого Гольдберга. Там случайно кинооператор оказался, он это всё снял и попал этот сюжет в «кинохронику». Я когда хронику смотрел, то этого Гольдберга сразу узнал.

А.С. Скажите, гражданскому населению в Германии от наших войск досталось сильно?

Д.А. Да, сильно. Ещё б ему не досталось, когда все предыдущие года армия воевала под одним лозунгом – «Убей немца!» Пока до Германии дошли, озверели капитально, немцев ненавидели. Как мы их ненавидели! Да и было за что!

Мы то, за передовыми частями вплотную шли, и могу сказать, шли буквально по трупам. Бывало, аэродром немецкий занимаем, а там по всему полю трупы немецкой обслуги и беженцев. Не успевали немцы всех эвакуировать, а тут наши танки. Потом ходишь – трупы везде, в ангарах, в казармах… Всех «кончали», никого в живых не оставляли. Бывало в городке немецком останавливаемся, а там трупы прямо на улицах валяются (особенно если в этом городе, хоть какое-то сопротивление оказали). Как передовые части пройдут, то, конечно, таких повальных убийств уже не было. Но, всё равно, надо сказать, что наши с немцами «не церемонились», порой очень жестоко себя вели. Сам подумай, если у человека немцы всю семью в оккупации убили, так не надейся, что он по отношению к немцам будет паинькой. Он мстить начинает и жестоко, искренне уверен в своей правоте и виноватым себя не считает. И эта жестокость была практически безнаказанной, поскольку поначалу трибуналы к случаям такой мести относились легко. Там за убийство немца или немки – 30 дней гауптвахты. Нас почти ничего не сдерживало. Не могу сказать, что случаи таких расправ с мирным населением были массовыми, но и не скажу, что они были редкостью. (Один такой случай был и в нашем полку.) Поэтому и вышел знаменитый приказ, что за убийство мирного населения – расстрел. Других способов остановить этот «разгул» не было.

Самое плохое было то, что кое-кто подобное отношение на мирное население перенёс и в Чехословакию, где население было очень хорошо к нам настроено. Особенно «прославились» солдаты фронта, которым командовал Малиновский, их чехи так и называли – «армада Малиновского».

Но, надо сказать, остановили всё это насилие очень жестко, буквально за несколько месяцев. Личный состав частей специально водили на расстрелы мародеров и насильников.

А.С. Летчики-украинцы в полку были?

Д.А. В нашем – нет, а в «братских» украинцев было много. В нашей дивизии много было летчиков самых разных национальностей. Самые многочисленные после русских и украинцев это были казахи, татары и грузины. Все сражались очень здорово. Были и другие национальности, но меньше. У нас в полку был Герой Советского Союза Карданов – кабардинец. Прозвище имел «Горный орёл». Классно дрался.

А.С. Как без женщин обходились? Я понимаю, вопрос интимный, но все равно интересно.

Д.А. Очень тяжело.

Изворачивались как могли. Тут понятно, что, чем звание выше, тем этот вопрос решить легче. Если красивая девчонка в части появлялась, то будь спокоен, «достанется» она «начальству», а не рядовому летчику. Поэтому, нам молодым было очень непросто. Особенно в нашем, полку, где почти весь женский персонал (оружейницы, парашютоукладчицы и т.д.) в основном был из (скажем так) не очень красивых девчат. Я только потом узнал, что здесь «постарался» наш замполит. Замполит был человеком многоопытным и, по житейски, очень мудрым, и прекрасно знал, что красивая женщина на фронте это сплошной источник разных ЧП. Что б эти ЧП ликвидировать «в зародыше», то он набор женского состава в наш полк проводил лично и отбирал самых «невидных», да, к тому же, по возможности и замужних. И был наш «комиссар» прав. В других полках, где девчата были покрасивее, то происшествия на этой почве были самые разные, и ревновали, и дрались, и даже стрелялись.

Вообщем, мы решали «половой вопрос» как могли. Всё было. Некоторые вещи сейчас вспоминаются только со стыдом.

А.С. «Особистов» боялись?

Д.А. Не то слово – тряслись. «Особисты» власть большую имели, могли любого в порошок стереть.

А.С. А что было бы если б узнали, что кто-то из лётчиков «подписался» стать осведомителем?

Д.А. Да, ничего, поскольку осведомителями были все лётчики без исключения. Не знал?
Дело обстояло так – еще в 1942 году, в училище всех курсантов без исключения вызывал к себе училищный «особист», немного беседовал, а потом давал подписать бумагу, где ты обязывался тут же доложить соответствующим органам, если вдруг, «что-то чего-то» узнаешь. Правило простое: подписываешь – учишься лётному делу дальше, нет – ты уже не курсант, а рядовой пехотинец, с отметкой в личном деле о неблагонадёжности. У нас в училище из-за этого никого не выгнали, значит, подписали все. И я подписал. И наверно до сих пор эта «бумага» в моём личном деле имеется. Подписать и «стучать» это совсем не одно и то же.

А.С. А как вы отнеслись к открытию Второго фронта в Нормандии, в 1944 году?

Д.А. Без особых торжеств. В 1944 мы знали, что и без Второго фронта победим. В 1942 году, вот когда нам нужен был Второй фронт, вот когда мы его ждали, а в 1944 что есть он, что нет, разница небольшая. На нашем фронте его открытие никак не отразилось. По крайней мере, для нас, рядовых лётчиков.

А.С. Когда в победу поверили, что «фрица» погонят?

Д.А. С первого дня войны не сомневались, что победим. Хотя, было очень тяжело. Немец на Кавказ прёт, нас черт знает куда увезли, обовшивели, жрать нечего, Второй фронт союзники никак не открывают (а мы на Второй фронт сильно надеялись).

Вот ты тут меня спрашиваешь, что-то пишешь. Меня это удивляет, ведь я не герой, и нет за мной никаких подвигов.

Мне повезло. Я попал на фронт, когда наша авиация господствовала. Я летал на великолепных истребителях, которые истребителям противника не только не уступали, но даже кое в чем и превосходили. В бою меня прикрывали отличные опытные летчики, а в бой меня вели опытные знающие командиры. Я не герой, я просто выполнял свою работу. Герои это были те, кто дрался с немцами в 1941-43 годах. Именно они переломали люфтваффе, а мне осталось, так… доделать начатую работу. Просто доделать, что я и выполнял по мере возможности и сил. Поэтому, я и говорю, что я не герой и нет за мной никаких подвигов.

Полный текст беседы: http://www.airforce.ru/history/ww2/alekseev/index.htm

П.С. Плакатик 🙂